| Главная » Статьи » ЧАЭС- вся правда |
ГОРЕ НЕИЗБЫВНОЕ — ЧЕРНОБЫЛЬ... Часть 2
| Горе неизбывное — Чернобыль... Ему СТАЛИ подвержены миллионы людей (ООН называет цифру 9 миллионов), десятки тысяч квадратных километров поверхности планеты. Ему БУДУТ подвержены (в той или иной степени) нарождающиеся и будущие жители Земли, экология окружающей среды. Но ему БЫЛИ подвержены задолго до катастрофы наши программы развития ядерной энергетики и строительства АЭС с тоталитарным подходом к их размещению, обоснованию безопасности, развитию экспериментальной базы, экономической целесообразности, природоохранным мероприятиям. Интенсивное реакторостроение канального типа аппаратов с необоснованными научными и опытными данными по единичной мощности неумолимо приближало нас не к эпохе коммунизма, а к эпохе "чернобылизма". К эпохе горя, страданий, мозговой растерянности, массовых заболеваний, безысходному суициду. Не только мне, рядовому инженеру, но многим работникам промышленных министерств, Госплана, заводов-изготовителей, строительных и эксплуатационных организаций было непонятно: зачем строить атомные станции с РБМК — реактор большой модели канальный, которые по всем параметрам (почти) проигрывают станциям с корпусными ВВЭР — водоводяной энергетический реактор. Конкретно: АЭС с РБМК при одинаковой установленной мощности с ВВЭР имеют почти в три раза больший размер активной зоны (габариты размещения ядерного горючего), в два раза большее количество главных циркуляционных насосов и органов системы управления и защиты (СУЗ), в 1,3 – 1,5 раза выше расход железобетона и металлоконструкций, многократно превышают количество сварных швов и арматуры на высоком давлении, не имеют возможности переработки отработанного ядерного топлива и т.д. И самое главное, решающее, что убийственно усугубило последствия взрыва чернобыльского реактора — это отсутствие защитной оболочки и жидкостного борного регулирования, которые невозможны при таком типе реакторов. (Здесь я не говорю о низком уровне научно-технических разработок по обоснованию нейтронно-физических и теплогидравлических процессов, а также неудовлетворительной конструкции органов СУЗ, проявившихся непосредственно в момент взрыва и до того времени тщательно скрывав- шихся создателями реактора). Спрашивается, неужто правительство СССР, ЦК Компартии, Академия наук, надзорные органы не ведали, что творят, давая широкую столбовую дорогу в жизнь этим чудовищам? Да, конечно же знали, да конечно же понимали, но существовавшее в то время на всех уровнях мощнейшее военно-промышленное лобби превалировало над всем: над безопас- ностью, над экономикой, над разумным сопоставлением оборонного потенциала страны и жизненным уровнем народа, над властью, над миром. "Ястребы" кировали, это было государство в государстве, не контролируемое никем. Они говорили: канальные реакторы с обычной водой под давлением с графитовым замедлителем прекрасно зарекомендовали себя на наших объектах, вырабатывающих плутоний-239 для ядерного оружия, и они с таким же успехом в кратчайший срок ликвидируют острейший дефицит в электроэнергии, тем самым приблизив нас к "светлому" будущему человечества — коммунизму (но не подтверждали никакими объективными данными). А если Союз пойдет по пути сооружения корпусных ВВЭР, хотя и более безопасных и экономичных, то это потеря времени, средств, распыливание машиностроительных мощностей, научного потенциала. Ведь мы, мол, имеем уже отлаженные производства основного технологического оборудования и прирост одного, полутора миллиона киловатт в год установленной энергетической мощности никакими другими производствами восполнить невозможно. Да, действительно, это было так, но экспериментальная обоснованность безопасности таких АЭС, расчетно-теоретическая подкрепленность работы станций в различных режимах, осмысливание коэффициентов мощности офигенной по размерам активной зоны (грубо говоря, тормозного эффекта), оценка быстродействия примененных органов СУЗ, исследование инерционности контура в целом и так далее настолько отставали, насколько очередные блоки плодились на Ленинградской, Курской, Смоленской, Чернобыльской, Игналинской площадках. Напрашивается еще один вопрос: а что, те властные структуры, которые верховодили в то время, были врагами своего народа, если санкционировали именно такое первоначальное направление бесперспективного развития ядерно-энергетического комплекса? Нет, они были такими же жертвами существующих в их ведомствах умалчивания, недоисследованности процессов, излишней секретности, научной разобщенности, академического апломба... Но все-таки в конце семидесятых опомнились, сравнили свои "победоносные завоевания" с мировой поступью атомной энергетики и начали строить как положено — корпусные реакторы, защитную оболочку, развитые системы безопасности и т. д. Меня так и подмывает здесь подкрепить свои рассуждения ссылками на публикации авторитетных ученых, грамотных специалистов, талантливых руководителей с масштабным мышлением или, наоборот, недотеп с министерским портфелем (у меня такой литературы достаточно), но я не буду этого делать — верьте или не верьте на слово. Теперь непосредственно об аварии на четвертом блоке Чернобыльской АЭС. Сразу же, после катастрофы, меня обуяла профессиональная страсть разузнать все мельчайшие подробности случившегося, инженерно размыслить о происшедшем, соединить в логическую цепочку те трагические события. Но это оказалось крайне сложным делом в то время из-за отсутствия достоверной информации и намеренным желанием "великих мира сего" обвинить только эксплуатационный персонал в разрушении реактора. С учетом сказанного об РБМК выше, я с большим сомнением отнесся к отчету СССР в МАГАТЭ в августе 86-го и выводам международной консультативной группы при его гене- ральном директоре (так называемый отчет INSAG-I, повторившей практически слово в слово высказывания советских представителей. На суд в июле 87-го меня не пустили, но по пересказываниям его слушателей там все было предопределено заранее: и тщательно подобранные эксперты, и направленность задаваемых вопросов, и "неслышимость" обвиняемых. Несколько обнадежило сообщение, что из уголовного дела в отдельное производство выделены материалы по факту несвоевременного принятия мер к совершенствованию конструкции реакторных установок данного типа для проведения дополнительного расследования, но оно, как известно, не состоялось, а к 70-летию революции было и вовсе амнистировано. Правительственная комиссия, работавшая в зоне, также этим не занималась. И пошли гулять по свету произведения Юрия Щербака, Григория Медведева, Владимира Яворивского, Андрея Иллеша, Любови Ковалевской, Владимира Губарева, Роберта Гейла, академика Доллежаля и других, где тиражировалось решение суда и где обслуживающий персонал ЧАЭС выставлялся главным виновником случившегося. Но так думали далеко не все. Бывший зам. министра энергетики Шашарин Г.А., не подписавший первичный акт Правительственной комиссии и впоследствии из-за этого снятый с работы и исключенный из партии (ныне председатель Интератомэнерго), одним из первых на всех уровнях неутомимо доказывал с документами в руках, что первопричиной были неудовлетворительно обоснованные наукой физические процессы в реакторе при переходных режимах, отвратительная конструкция органов аварийной защиты, несущей, образно говоря, вместо спасительной брони роковой запал, наличие опасных всплесков парового и мощностного коэффициентов реактивности (мощности), отсутствие в проекте четких обоснований какие режимы являются аварийными и почему. И как следствие — несовершенный технологический регламент, способствовавший операторам проявить недостатки в проектировании установки в определенных условиях. В то время, когда президент Академии наук Александров А. П., трижды Герой Соцтpуда, любимец партократии, напрочь отрицал ошибки конструкции реактора на межведомственных техсоветах и, по существу, открыл путь широкому кругу специалистов и общественности односторонней информации о причинах и обстоятельствах аварии, другой академик — Легасов Валерий Алексеевич — вынужденный повторить это в Вене, не смог позднее выдержать душевное смятение от этой защиты "чести мундира" и покончил с собой (его недописанный дневник с пронзительным названием "Мой долг рассказать об этом..." — дневник совестливого ученого). Известный профессор Дубовский Б.Г., ранее руководивший (до 73-го) службой ядерной безопасности Союза (его лекции я слушал в Обнинске), говорит в 88-м: "Уму непостижимо, как могли проектанты систем управления и защиты РБМК допустить такие крупные, а в некоторых случаях и лишенные элементарной логики просчеты, Ведь по существу реакторы РБМК до 1986 г. не имели нормальной защиты. НЕ ИМЕЛИ ВООБЩЕ НИКАКОЙ АВАРИЙНОЙ ЗАЩИТЫ!" (выделено мной В. Ф.) Комиссия Госпроматомнадзора Союза под председательством Штейнберга Н.А. и рабочая группа экспертов во главе с директором ВНИИАЭС Абагяном А. А. в 90 – 91-х годах независимо друг от друга скрупулезно и беспристрастно проанализировали по широкому диапазону реакторную установку IV-го блока ЧАЭС — до, в момент и после взрыва — и пришли к выводу, что она рано или поздно не могла не взорваться. Конечно, это могло произойти не только в Чернобыле, речь идет о любой станции с РБМК. Технический проект блока был разработан и утвержден с преступным игнорированием основополагающих, ключевых требований государственных нормативных документов по ядерной безопасности (от семи до тридцати пунктов по данным разных аналитиков). Аварийные инциденты в 75-м году на Ленинградской, в 82-м на ЧАЭС-I и в 83-м на Игналинской АЭС по рискованному увеличению нейтронной мощности при останове реактора надлежащим образом осознаны не были, дефекты по скорости срабатывания и конструкции нижней части органов СУЗ (без поглотителя) остались не устраненными на всех действующих блоках. Это русское "авось" проектантов, конструкторов, научной элиты, помноженное на бесхpебетность инспектирующих и эксплуатирующих организаций в требованиях по обоснованию безопасности реактора во всех режимах явило миру ту кошмарную апрельскую ночь 86-го года, которую будут помнить не одно поколение. Не менее профессиональными и убедительными материалами о причинах и виновниках аварии я бы назвал публикацию хорошо мне знакомого Виктора Смутнева "В чем первопричина?" (газета "Мирный атом" Нововоронежской АЭС", 89-й год) и статью коллектива авторов-чернобыльцев "Кто виноват в причинах аварии на ЧАЭС?" в газете Украины "Комсомольское знамя" 25.04.90 г. Эти специалисты подробно и основательно рассмотрели фигурирующие в отчете института атомной энергии и сообщении в МАГАТЭ (86-й г.) предъявляемые обвинения эксплуатационному персоналу в нарушении регламента обслуживания и программы испытаний (всего шесть нарушений) и доказали (правда, с некоторой натяжкой) свою невиновность, в худшем случае "вторичность" приложения своих рук к содеянному. Да, были пренебрежения к соблюдению обязательных процедур, излишняя самоуверенность в безопасности объекта, использование отрицательного опыта длительной эксплуатации блока с выведенными из работы технологическими блокировками. Но разве можно адекватно соотнести имевшие место нарушения инструкций оперативным персоналом к тем гигантским последствиям, которые возникли? Ведь невозможно себе представить, но нажатие в спокойной, деловой обстановке всего лишь одной кнопки по аварийному вводу в реактор поглощающих нейтроны стержней привело, наоборот, к мгновенному их размножению, неуправляемой цепной реакции и взрыву махины в 200 тонн ядерного топлива в течении пяти секунд! А где же глубоко эшелонированная защита, неоднократно декларируемая в нормативных документах? Где же принцип создания динамически устойчивых безопасных систем? Где, наконец, имеющая глубокий смысл в высоких технологиях "защита от дурака"? В 92-м году вышел второй по теме доклад консультативной группы МАГАТЭ, INSAG-7, в котором акценты причин взрыва блока ЧАЭС-IV расставлены уже совсем по-другому, с учетом новых данных. В первую очередь подчеркиваются недостатки нейтронно-физических характеристик активной зоны реактора (наличие больших положительных коэффициентов реактивности, неравномерность энерговыделения) и конструктивные ошибки в выборе органов СУЗ. Однако и в первом, и во втором докладах INSAG отстаивает мнение, что действия персонала были неудовлетворительными, не была на должной высоте так называемая "культура безопасности". Это новое понятие, введенное МАГАТЭ после чернобыльских событий, весьма емкое, отражающее приверженность и личную ответственность всех лиц, занимающихся любой деятельностью, которая влияет на безопасность ядерных установок. Культура безопасности предполагает всеобщую психологическую настроенность на соблюдение безопасности на всех стадиях жизненного цикла АЭС и охватывает как высшие сферы управления (законы, правительственные решения), так и всю цепочку до рядового дежурного дозиметриста. Если смотреть под таким углом зрения, то какого уровня должна была быть культура безопасности у оперативного персонала ЧАЭС, если закона о использовании ядерной энергии не существовало (появился через 9 лет после аварии), если надзорная деятельность долгое время была ведомственной, если проектанты и конструкторы были монополистами в принятии ответственных решений, если высокие умы Петросьянц, Александров, Доллежаль, Емельянов, Майорец и др. постоянно твердили, что атомные станции с РБМК являются самыми надежными, безопасными, экологически чистыми, простыми в обслуживании. То есть культура безопасности, как понимает ее МАГАТЭ, до 86-го года в Союзе была в самом зачаточном состоянии (если была) на самом высшем уровне власти и науки, не говоря уже об эксплуатационниках. Их некому было правильно ориентировать, целенаправленно обучать и поддерживать их знания и умение на тренажерах — таковые отсутствовали вообще. Последним, довольно интересным, что я читал об аварии, была книга Святослава Чачко "Предотвращение ошибок операторов на АЭС" (М., Энергоатомиздат, 92 г.). Автор анализирует многие аспекты ошибочных действий человека, психологические факторы, принципы составления регламентов и инструкций, конструкции щитов управления и их оснащенность и т.д. Тщательно рассмотрев аварию на IV-м блоке ЧАЭС во многих ракурсах, он пишет: "Историкам науки предстоит выяснить, каким образом сложилась атмосфера, в которой коллективы научных работников, не имея достаточных оснований и отметая критику одиночек, прониклись уверенностью в непогрешимости своих решений..., в практической безопасности таких реакторов, как РБМК-1000". И далее: "Современный конструктор обязан исследовать и проектные, и гипотетические, и запроектные аварии, включая катастрофические события. Для РБМК это не было сделано Не было проведено моделирование катастроф". Заканчивает он фразой, с которой я полностью согласен: "Оператор — последнее звено в цепи, и его ошибки нередко представляют собой прямые следствия ошибок теоретиков и конструктора". Мой итог следующий. Не пора ли дирекции Чернобыльской АЭС (Господин Парашин Сергей Константинович, будьте настойчивы!) обратиться в Генпрокуратуpу, Кабинет Министров или Верховный Совет с требованием возбудить судебное дело в одном из международных судов (Гаага, Вена, Стокгольм, Амстердам, где еще?) по пересмотру приговора Верховного Суда Союза ССР от 29 июля 87-го года с целью определения истинных виновников глобальной катастрофы века и вынесения справедливого решения. Тем более, что Украина недавно стала полноправным членом Совета Европы. Мной не владеют чувства отмщения, расправы, кровожадности и т.д. Мне, как и любому обывателю на этой Земле хотелось бы, чтобы такая катастрофа никогда не повторилась, чтобы ее углубленное расследование и сделанные выводы получили такой резонанс в обществе, который уберег бы каждого от опрометчивых решений в атомно-энергетической и других отраслях промышленности. А не ограничиваться шестью ранее осужденными сотрудниками ЧАЭС, как главными виновниками аварии. (Из живых осталось только трое, недавно, в январе 96-го умер Дятлов А.С.). И еще об одном страшном горе, извергнувшимся из горящего ядерного реактора и распространившимся как разъедающий душу на многих землян. Это — радиофобия, животный синдром страха перед радиацией. Однажды, по моему распоряжению отдезактивированный до установленных норм кабель, перемотанный на чистые барабаны, был направлен на один из заводов в Киеве. Вдруг звонок: "Вы что там, ох..., гоните к нам радиацию! У меня кладовшица уже третий день лежит при смерти, как увидела отгрузочные документы. Накатала заявление в прокуратуру, Я вынужден отправить кабель обратно". Объяснять, что следовало бы внимательно посмотреть приложенную справку дозиметрического контроля, было бесполезным... Уже работая в Киеве после зоны, я познакомился с одним инженером-монтажником (назовем его Я.), который в июле 86-го работал пару часов вне зоны с техдокументацией, привезенной со станции. После этого он так настроил себя на полученную недопустимую дозу облучения, что таял на глазах. Я как-то остался с ним наедине и говорю: — Послушай, так нельзя. Ведь бумаги, с которыми ты работал, не могли быть загрязненными более, чем 50 бета-частиц на квадратный сантиметр в минуту. Иначе их из зоны бы не выпустили, это предельная норма по загрязнению. А при такой мощности внешнего излучения можно жить сотни лет. У тебя в квартире стены излучают больше (другого, правда, вида излучения), да и солнечная, космическая, поверхностная радиация всюду и везде, но все живут и здравствуют. Если хочешь знать, радиация породила нашу планету. В конце концов, почитай литературу о ликвидаторах аварии, какие дозы облучения получили они. Рядом с тобой работают кадры с ОЛБ — острой лучевой болезнью и ничего, пашут... Я, например, не собираюсь в ближайшие годы помирать... Остановившийся взгляд, на лице потерянность и обреченность, он не слышал меня. Через полгода после этого разговора я присутствовал на его похоронах... Горе неизбывное— Чернобыль! Ядреным морозным утром я приехал на территорию церкви архистратига Михаила в Дарнице, Киев, которая сооружается в память о чернобыльской беде. Очищенные от снега дорожки, уже действующие часовня и вспомогательная церквушка дарили своим прихожанам отраду молитвы и песнопений во славу Господа, но фундамент основного здания был мертв: строительство главной церкви остановилось — нет средств. На насыпанном небольшом кургане возвышался колокол, мраморные плиты погибших четко впечатались своими обметенными квадратами в снежный покров кургана. Я обошел его кругом, зашел в церковь и осенил себя крестным знамением в память об этих отважных людях, поставил свечку. К великому сожалению, но в вышедшем два года спустя после аварии фотоальбоме "Чернобыльский репортаж" нет фотографий всех тридцати четырех первоначально унесенных жизней. В своем экземпляре я до сих пор собираю автографы помещенных там участников ЛПА. Некоторых уже нет в живых — Щербина, Легасов, Михалевич... Успеть бы за другими... | |
| Просмотров: 996 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Меню сайта
Категории раздела
Статистика
Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Форма входа
Поиск
Друзья сайта